Вал Кон стоял неподвижно и не сводил с нее глаз. На его лице отражалась такая гамма эмоций, что она села – со всего размаху – и сжала зубы, чтобы не застонать под волной отчаяния.
«Ну вот, ты все и испортила, идиотка!» – сказала она себе и судорожно сглотнула, ожидая, что он повернется и уйдет.
– Мири! – Он стоял рядом с ней на коленях, протянув к ней руку, но не прикасаясь к ней.
– Теперь ты понимаешь?
Она говорила хриплым шепотом. Его непроницаемое лицо расплывалось у нее перед глазами.
– Да. – Он медленно приблизил к ней руку, держа ее на виду, словно она была диким зверьком, которого страшно было вспугнуть, и нежно погладил ее по щеке. – Извини, шатрез. Я был глуп.
У нее из глаз полились слезы.
– Нет, это я глупая. Я же тебе говорила.
– Действительно говорила, – согласился он. – И мне бы очень хотелось, чтобы ты поскорее перестала думать, будто мне нужно лгать. – Он пальцами стер с ее щек слезы. – Существует огромная разница между образованием и интеллектом, Мири. Ты не глупая. Как правило. – Он едва заметно ей улыбнулся. – И – как правило – я тоже не глуп. Но, как мне говорили, всем случается ошибаться.
Уголки ее губ чуть приподнялись.
– Я такое слышала.
– Вот и хорошо. – Он сел на пятки, устремив на ее лицо серьезные глаза. – И, сделав ошибки, давай подумаем, как их лучше исправить. – Он приподнял бровь. – У тебя очень болит голова?
Она удивленно моргнула.
– А кто говорил о том, что у меня болит голова?
– У меня до сих пор начинается головная боль, когда я пытаюсь делать перевод с одного языка на другой, – ответил он. – Заговори со мной на любом известном мне языке – и я отвечу на том же языке. Но стоит спросить меня, что слово одного языка означает на другом, и у меня на поиски ответа могут уйти часы. – Он замолчал и откинул волосы со лба. – Ты не можешь кое-что для меня сделать, шатрез?
– Приложу все усилия.
– Их должно хватить, – пробормотал он, так сильно напомнив Мири Точильщика, что она невольно рассмеялась. Он посмотрел на нее из-под ресниц и тоже улыбнулся. – Тебе здесь удобно? Или ты предпочтешь уйти в дом?
– Мне хорошо, – поспешно ответила она, потому что в ее больной голове моментально возник образ разгневанной фру Трелу. Она скрестила ноги и постаралась выглядеть бодро. – Так что ты мне поручишь?
Вал Кон копался в своем кошеле.
– Это просто должно помочь мне придумать, как тебе лучше учить язык.
Его рука начала быстро двигаться, и, проследив за его движениями, Мири увидела, что он бросил на землю несколько предметов.
– Закрой глаза! – приказал он, и Мири мгновенно послушалась. Положив два пальца ей под подбородок, он поднял ее голову так, чтобы ее закрытые глаза смотрели в какую-то точку у него над головой.
– Не открывай глаз, – уже мягче сказал он, – и скажи мне, что ты сейчас видела на земле.
Ее брови дернулись.
– Начиная от тебя и двигаясь на восток: кредитная карточка – металлическая оранжевая с тремя тоненькими голубыми полосками. Одну ее сторону накрыла монета. Потом идет плоский белый камень размером в две монеты, потом – кантра, орлом – соединенные между собой звезды. Ближе всего ко мне лежит корабельный ключ, рядом с ним – стило, потом – короткая проволока, закрученная штопором. Кусок бумаги с надписью, не знаю, на каком языке, но почерк, кажется, твой. А потом мы вернулись к кредитке. – Она помолчала и кивнула. – Вот и все.
Наступившее молчание грозило затянуться. Спустя почти минуту она почти робко спросила:
– Вал Кон?
– Да?
– Мне можно открыть глаза?
– Да.
Мири обнаружила, что он пристально на нее смотрит – и на его лице отражались смех, изумление и… гнев? Она не успела толком этого понять – вся эта смесь уже исчезла, а Вал Кон поднял бровь и кивком пригласил ее посмотреть вниз.
Она бросила взгляд на беспорядочный набор предметов и ухмыльнулась. Ее головная боль внезапно стала меньше.
– Ничего не упустила. Я боялась, что разучилась.
Вторая бровь поднялась вслед за первой.
– Глупа, Мири?
– Но это же пустяк! – запротестовала она, искренне удивившись. – Это же фокус, трюк. Его может выучить любой – он не имеет никакого отношения к мозгам!
– Понятно. Полезный трюк, правда? – Он подобрал предметы и как попало запихнул обратно в кошель. – И сколько ты можешь это помнить?
– По-разному. Этот набор скорее всего забудется к концу дня, если тебе не нужно, чтобы я помнила дольше. Но если нужно, лучше скажи мне прямо сейчас, потому что тогда я должна… – Она неопределенно взмахнула рукой. – Ты вроде как делаешь в памяти пометку, чтобы не забыть, что это надо помнить.
– Понятно, – снова пробормотал он, словно в ее объяснении не было ничего неясного. – А со звуками ты то же самое сделать можешь? Сделать на них пометку, чтобы не забыть?
Она покачала головой.
– Это получается, когда я вижу то, что мне следует запомнить: картину, узор или запись. – Она прикусила губу. – Я почему так мучаюсь с этой тарабарщиной? Потому что не умею помечать звуки? Потому что не соображаю, как это выглядит.
Похоже, она склонна была сурово себя за это осудить. Вал Кон с улыбкой покачал головой:
– У большинства людей есть некоторый предпочтительный… канал входящей информации. Я, например, настроен на звук. Я редко забываю услышанную музыкальную пьесу или слово. Это, наверное, природная склонность – почему-то мне всегда казалось, что звуки важнее, чем все остальное. – Его улыбка стала шире. – И поэтому, когда я стал кадетом, мне пришлось потратить много часов на коррективные занятия, пока я наконец не научился помечать визуальные системы и восстанавливать их в памяти.